Читать книгу "Сновидица и тень. Хроники смотрителей - Юлия Дэйкина"

Лишь к вечеру эфириал наконец рискнул вернуться из леса и вымолить прощения у всячески старающейся скрыть улыбку Сайены. До намеченного отъезда оставалось всего три дня, так что пришлось наверстывать бездарно упущенное время, работая без перерывов на сон и еду. Магистра за все это время он видел лишь мельком. Возможно потому, что боялся показываться ей на глаза. Его преследовало странное чувство весьма похожее на стыд из-за найденного дневника и это ужасно раздражало и почему-то заставляло его еще острее ощущать собственное одиночество. Наконец, к вечеру второго дня, нервы Миртана не выдержали, и он отправился в общий павильон с твердым желанием выпить.

За барной стойкой орудовал толстый Гарри, которого Миртан ценил за драгоценное умение молчать. Жестом, сделав знак оставить бутылку, он окинул уставшим взглядом завсегдатаев. В дальнем углу, присев на кушетку, шептались о чем-то с Вилланией уставшие близнецы, несколько солдат мужчин и женщин играли в карты за большим столом. Ближе к выходу ужинала ночная смена, разложив на столе оружие. За дальним концом барной стойки сидела их последняя выжившая знахарка — морщинистая старушка с тонким пенсне на крючковатом носу и бокалом шерри в руках. Счастливые люди вокруг нагоняли на него еще большую тоску, чем та, что охватила его за последние два дня. Устало вздохнув, он взял бутылку, и направился было к выходу, с твердым намерением прикончить ее содержимое у себя, когда в дверях появилась улыбающаяся нарядная Сайена под ручку с сияющим, словно новая монета бардом.

В голове тут же возникло несколько неприятных картин того, после чего можно иметь такой довольный вид. Сердце неприятно бухнуло о ребра, а в ушах зашумело. Это ведь не могло быть ревностью?! К чему ему ревновать?! Она свободная женщина и имеет не меньше прав на личную жизнь, чем он сам. Только вот после ее возвращения налаживать эту самую жизнь отпало всякое желание.

Стараясь погасить внезапное раздражение, он вернулся к барной стойке и принялся наблюдать за новоприбывшими. Сайена тут же присоединилась к нему, удобно устроившись на высоком барном стуле, а Нави отправился к солдатам с просьбой о помощи. Мужчины составили вместе несколько столов, соорудив что-то вроде сцены, на которую и взгромоздился певец. Неторопливо наладив мандолину, он уселся на край одной из столешниц и нежно провел рукой по струнам.

— Дамы и господа, — звонко выкрикнул он, привлекая внимание присутствующих, — по поручению вашего магистра и моей хорошей подруги, — жест в сторону Сайены, — я буду играть и петь сегодня весь вечер! Все, кто владеет музыкальными инструментами, милости просим составить мне компанию!

И мандолина запела в нежных, немного женственных руках поэта. Музыка лилась живым потоком, тревожа душу и затрагивая сердца. В публике наметилось движение. Люди и эльфы спешно стягивались поближе, некоторые побежали за друзьями и родственниками. Музыка была редким развлечением для военного лагеря, потому буквально через пять минут в павильоне стало не протолкнуться. Благо, их места были как раз возле сцены, потому слышимость и видимость была идеальна.

Сайена пребывала в глубокой задумчивости, глядя прямо перед собой, а Нави казался полностью погруженным в музыку. Мелодия бурными волнами заполняла весь павильон и на самой интенсивной ноте вдруг смолкла. На мгновение наступила полнейшая тишина, разбавляемая лишь потрескиванием дров в камине, да легким звоном бокалов.

И тогда бард запел. Тихий, мягкий голос взметнулся вверх, вмиг набирая силу, и полился приятным баритоном, поддерживаемый звуками мандолины.

Зовет сияющая даль, И звездопада свет так ясен, Так невесом и так прекрасен, Как снов цветастая вуаль

Бард пел, прикрыв глаза, не замечая, как светлели вокруг лица, соединялись руки и раздавались восхищенные вздохи. Не видел он, как подались вперед близнецы, не сводя глаз с его лица, как горько улыбнулась Сайена и жестом попросила бармена налить ей водки. Как зеленые глаза Виллании вспыхнули нездешним огнем.

Наш путь небесным молоком Разлит, как ветер под ногами… И странный трепет между нами Так чужд, но все же так знаком…

Поэт пел, погрузившись в себя и не видел, как Миртан задумчиво разглядывал Сайену, залпом опрокинувшую в себя уже третью рюмку крепкого напитка, как томно вздыхали похожие как две капли воды девушки на мягкой кушетке. Он не мог слышать тяжелого дыхания влюбленных и перешептывания бармена с облепившими стойку солдатами.

Но древней крови предсказанье Едва ли сбудется для нас, Осенних бурь настанет час И прогремит набат прощанья

Бард пел, отрешившись от реальности. Тонкие пальцы автоматически перебирали аккорды, заставляя инструмент рассказывать не меньше, чем слова его песни. Он не мог видеть, как из бирюзовых глаз его подруги одна за другой стекали горькие слезы, когда она, погрузившись в музыку, снова переживала все то, о чем пелось в песне. И, конечно же, он не заметил, как слуга смерти за барной стойкой, не помня себя, потянулся вперед, чтобы утешить расстроенную девушку.

Пусть звезды сталью серебристой Осветят путь уже не нам, И новым нежности словам Сыграет клен листвой тенистой

Бард пел, заставляя мандолину звенеть все жизнерадостнее. На последнем аккорде он открыл глаза и светло улыбнулся публике. Прежняя печальная мелодия легко и непринужденно превратилась в другую — веселую и задорную. Миртан не успел уловить перехода, а когда заметил произошедшую перемену, Сайена рядом с ним уверенно смахнула с лица слезы, грохнула о пол пустой рюмкой и легко, словно птица, вспорхнула на сцену из столов.

— Танцы! — звонко воскликнул Нави и громче забренчал на мандолине. Кто-то в толпе начал отбивать такт на крышке стола, затем присоединился еще один ритм, на этот раз, сымпровизированный молчаливым Гарри на пустых бутылках. Песня была проста и незатейлива. Под такие по трактирам пляшут мещане. Сайена тоже не стала придумывать что-то новое и, уперев руки в бока, принялась отбивать каблучками простой сельский танец на гулких досках сцены. Столешницы гудели под ее легкими ногами, укороченная до середины голени юбка развивалась при каждом повороте. Бирюзовые глаза сияли, словно звезды и ему казалось, что весь мир кружился вместе с ней.

В каком-то полусне Миртан наблюдал за девушкой, менявшей все вокруг себя уже одним своим присутствием. Он понимал, откуда взялась эта ее бесшабашная веселость, и что она была лишь прикрытием глубокой сердечной ране, доставшейся от мужчины, к которому, стоит заметить, он сам ее и подтолкнул. Так что отчасти в случившемся был виноват именно он, Миртан, ее секретарь и как ни странно — ее друг. Но больнее всего было то, что он никак не мог помочь ей исцелиться. Его застывшее за долгие века сердце, настолько мало помнило о романтических чувствах, что любое упоминание о любви он предпочитал игнорировать.